ПРЕДЛАГАЕМЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

Несколько лет назад Андрей Зорин написал о том, как был поставлен в тупик одним из своих студентов. Тот удивился, что до ?перестройки? Бродского не изучали в университетах. Вывод, как мне кажется, один: свидетели ушедшей эпохи не должны молчать. Они должны свидетельствовать ? потомки сами разберутся, отделив художества от документа, а вымысел ? от мифа как структурной составляющей жизни и культуры.

В ?НЗ? № 1/21 за 2002 г. опубликована статья Майи Туровской ?Советский средний класс?. Напрасны будут ожидания читателя, настроившегося на аналитику: Туровская написала мемуарные заметки ? не больше, но, замечу, и не меньше того; перед нами именно свидетельства.

Уже сноска, лаконично извещающая, что ? М. Туровская ? киновед?, создает сюжет, заслуживающий развития 1. На эту сноску я сделала ?стойку?, а мой друг (ровесник Зорина) заметил: ?А разве это не так??. В том-то и штука, что для своего времени киновед М. Туровская была не a movie critic, а the movie critic, причем вовсе не в глазах начальства, а в глазах читателей и почитателей.

В русском языке нет артиклей, а жаль. Именно Майя Туровская ? тот самый киновед и кинокритик, чьи статьи в ?оттепельные? годы печатались в ?Новом мире? и читались всеми, а не только коллегами по цеху. Именно Туровской ?доверили? (позволили?) написать сценарий поразительного для своего времени фильма ?Обыкновенный фашизм?. И число таких ?именно? можно было бы умножить, о чем в данном случае свидетельствую уже я ? мы с М. Туровской почти ровесники.
Благодарные читатели не ставили Туровской в упрек то, что она видела фильмы, которые мы и не мечтали посмотреть: в предлагаемых тогдашней жизнью обстоятельствах ее статьи нам эти фильмы отчасти заменяли, вместе с тем побуждая во что бы то ни стало пытаться их увидеть. Я до сих пор помню ее эссе о фильме ?Том Джонс? (по Филдингу) ? когда через десятилетия я наконец смогла посмотреть фильм, то мне показалось, что текст был интереснее, чем кино.

О чем же ?зацепившая? меня статья?

В жанре мемуарных заметок в ней описаны советские механизмы обмена статуса на любые труднодоступные блага. В данном случае ? с точки зрения автора как субъекта подобного обмена и обладателя статуса деятеля высокой культуры. Тем интереснее, как эта тема раскрывается: ведь нынче в качестве активных социальных агентов на сцену выходит поколение, которое лишь из книг узнает, что в советском обществе именно высокая культура была таким же дефицитом, как хорошее (в Москве) или любое (в провинции) мясо.

Вот на право свидетельствовать обо всем этом в данном случае я тоже претендую. Что касается среднего класса, то я убеждена, что до совсем недавнего времени у нас его просто не было: откуда может взяться средний класс в социуме, где отношения регулируются статусным, а не монетарным обменом?

И тут самое время пояснить, что в описываемое в статье время (60-е ? 70-е гг.) статус М. Туровской ? это не просто причастность к кино и литературе. Это статус человека из первой десятки или двадцатки влиятельных в этих сферах лиц. Тридцать лет назад великий Михаил Ульянов для Майи действительно был Мишей; врачи, о которых она так тепло вспоминает, да и не они одни, тоже понимали, с кем они имеют дело.

Хорошее кино хотели смотреть все, а показывали его немногим и отнюдь не в обычных кинотеатрах. Как следствие, именно личный статус Туровской был не просто объективно высоким ? он был высококонвертируемым. Вот это и любопытно: ведь далеко не всякий объективно высокий культурный статус можно было обменять на парикмахерские или ремонтные услуги.

Прожив 14 лет в кооперативном доме работников кино (видимо, мы с Туровской жили по соседству) и перезнакомившись со многими его обитателями, в том числе и с именитыми, я не сподобилась быть приглашенной даже на первый этаж нашего дома, где помещался журнал ?Искусство кино?. И я вовсе не считала это странным: мой статус автора нескольких книг, доктора филологических наук (с равным успехом это могли бы быть математические или биологические науки) как таковой не конвертировался вовсе, разве что прихоти судьбы заносили теоретика в ?оборонку?.

У молодежи неизменный успех имеет мой рассказ о разговоре с немолодой женщиной, которая в те годы помогала мне по дому. В недавнем прошлом деревенская жительница, все еще не знавшая, где в Москве стоит памятник Пушкину, Раиса Петровна работала поваром в детском саду одного весьма привилегированного института. Однажды она спросила, что ?дают? у меня на работе (в респектабельном, но несекретном институте Академии наук). Перебрав традиционные продуктовые ?заказы?, сапоги, холодильники, шапки и даже книги и слыша всякий раз ?нет?, она с изумлением спросила: ?За что же вы работаете??.

Я опешила и робко сказала: ?Думаю, что за деньги…?
?Да какие у вас деньги!..? ? воскликнула она сочувственно.

Но наша семья отнюдь не бедствовала! Правда, у нас не было никаких общепринятых символических показателей высокого статуса, к которым в то время относились машина, большой телевизор, мебель-?стенка? и ?фирменная? одежда. А в таких загадочных вещах, как музейная ваза Галле, доставшаяся мне по наследству, Раиса Петровна не разбиралась (она уверяла, что точно такую же купила за шесть двадцать, и не так чтобы очень давно…)

Няня а ля ?Фирс?, которую описывает Туровская, к 1967 году в Москве уже стала таким же раритетом, как в семье ее мюнхенских коллег, но дело здесь не в дешевизне труда у нас и его дороговизне ?там?, а в переплетении советских демографических и социально-политических факторов (война ? паспорт ? прописка и т.п.), вовсе не связанных со статусом потенциального нанимателя. В самой что ни на есть обычной семье моего мужа всю жизнь прожила его няня, приехавшая из деревни аж в 1924 году. Вообще же в 60-е ? 80-е гг. как раз в Москве найти няню или приходящую раз в неделю помощницу по дому было много сложнее, чем тогда же в Париже, Лондоне или Стокгольме, не говоря уже об Америке, где подростки и студенты традиционно подрабатывают садовниками, уборщиками и бэби-ситтерами.

Да и вообще рынок самых элементарных платных услуг в Москве был скуден. И все же, чтобы вымыть и утеплить восемь больших окон в нашей квартире, не нужно было быть Майей Туровской ? достаточно было позвонить в фирму ?Заря? и уплатить сумму, вполне доступную при средней по тем временам зарплате. Спать на простынях, накрахмаленных в прачечной, в любом большом городе могли все желающие и тоже за скромные суммы.

Но машина…

Если бы летом 1972 года у С.С. Аверинцева, лауреата премии Ленинского комсомола (!), и была машина, то в случае аварии ему, в отличие от М.Т., которую именно тогда охотно обслужили в нужном месте, было бы решительно некуда податься: ?умельцы? и ?нУжники?, заполнявшие Дом кино и Дом актера, едва ли слышали о Плутархе.

Именно появление машины в кругу моих знакомых спровоцировало такой всплеск ?нУжничества?, что оно ? увы ? начало вытеснять ?русскую дружбу?. Помню, как мы с мужем пришли к его давним друзьям. Кроме нас, там был еще один гость, посетивший этот дом впервые. Но именно с ним хозяева проговорили весь вечер, выясняя, где достать ?резину? и как заменить лобовое стекло. Эта ситуация стала угрожающе часто повторяться.

Следующее расслоение в том же кругу (преподаватели вузов, научные и издательские работники) прошло по линии ?выездной? ? ?невыездной?. ?Невыездные? ученые очевидным образом отторгались от своих иностранных коллег. Куда реже отмечалось, что ?выездные? быстро делались чужими и для ?своих?, включая коллег по Институту и лаборатории: статус ?выездного? дома конвертировался в несомненный символический капитал ? привезенные ?оттуда? и недоступные здесь оттиски и книги, а также приглашения выступить ?там? на очередном симпозиуме.

Важной частью конвертируемого ресурса ?выездного? человека была мизерная, но по тем временам весомая экономическая свобода ? привезенных ?оттуда? магнитофонных кассет или аккумуляторных батареек могло хватить до следующей поездки. (Сейчас трудно себе представить, что еще в 1990 году у нас нельзя было купить ни нормальных батареек АА, ни зарядного устройства.)

Из текста Туровской вытекает, что хоть какой-то ?блат? был чуть ли не у всех. Если смотреть ?с птичьего полета?, то это верно, но иногда полезно спускаться на землю. Загвоздка была в качестве и объеме ?блата?. Одно дело ? раз в год полуофициально получить фургон для переезда на дачу, и совсем другое ? иметь социальный статус, в любой момент конвертируемый в малодоступные услуги и дефицитные блага.

Как пример начавшихся социальных и статусных сдвигов Туровская упоминает пьесу Владимира Арро ?Смотрите, кто пришел?. Мемуарист, в отличие от историка, заведомо имеет право помнить не все, но показательно, что в представлении Туровской пьеса эта появилась ?немного раньше или немного позже? того года, когда вокруг Москвы горели леса ? а это случилось в 1972. На самом деле пьесу Арро показали в начале 80-х и в 1982 напечатали в ?Современной драматургии?. И это принципиально: прежде того не только пьеса не увидела бы подмостков; сам ее язык был невозможен: смею думать, что едва ли она была бы даже написана.

По словам М.Т., сюжет пьесы таков: ?модный парикмахер хотел купить дачу у оскорбленного этим профессора?. Но речь там все же не только о том, как победительный хам и нувориш утверждает свое право купить современный ?вишневый сад?. Пьеса о конце эпохи младших научных сотрудников: с ?блатом? или без, но их статус ? а значит, их знания и культура ? оказался ничего не стоящим по сравнению со статусом, доставляемым деньгами! Недаром в конце пьесы внезапно умирает именно надорвавшийся ?мнс? 34 лет (условно говоря, Варя), а не наиболее связанный с дачей всем образом жизни старик ? бывший фронтовик (условно говоря, Раневская).

Достаточно горькое замечание Туровской касается невозможности для советского интеллигента и бытового, и духовного выживания в одиночку. Я допускаю, что для автора соответствующие трудности были почти равновелики в силу ее особого личного и корпоративного статуса ? член двух творческих союзов в ?Новый мир? и на любые кинофестивали заслуженно попадал без особых усилий, но без дружбы с Михаилом Ульяновым затеянный ею обмен квартиры мог и не состояться.

Мой опыт ?выживания? говорит несколько об ином. С концом ?оттепели? для образованных обладателей неконвертируемых статусов высокая культура все в большей мере становилась не просто убежищем, а условием сохранения себя как личности 2. Отнюдь не богемные персонажи, а добропорядочные и нередко уже вполне профессионально признанные граждане всех возрастов собирались на домашние семинары, ездили на край города в какой-нибудь ДК, где для 50 зрителей показывали ?Долгие проводы? Киры Муратовой (с которой потом можно было еще и поговорить), спорили об ?Игре в бисер? и открывали для себя упомянутых в тексте Гессе композиторов.

Этот роман Гессе, изданный в Москве в 1969 г. тиражом 75 тысяч экземпляров, купить было невозможно, хотя Гессе ? не Кафка, и даже среди филологов у нас тогда его знали только специалисты. Конечно, роман мне тут же дали почитать, но лишь год спустя я обрела свой экземпляр ? и до сих пор благодарна за это Юре Фрейдину, ныне известному специалисту по Мандельштаму.

А вот на уровне повседневного быта (если и пока вы были здоровы ) как раз можно было выжить и поодиночке, по крайней мере ? в Москве и в Питере. В описанные М.Т. времена сшить или связать что попроще на заказ, стричься у ?своей?, хоть и не особо модной парикмахерши и иметь недорогого, но ?своего? зубного врача могла даже московская учительница: труд стоил дешево. Но поскольку всякая свободная экономическая инициатива была запрещена, портниху, маляра или нотариуса искали не с помощью немыслимой для тех времен газеты ?Экстра?, а с помощью друзей.

У нас был приятель, квалифицированный инженер со степенью, у которого в записной книжке буква ?Н? была отведена не только для электриков и врачей, но и для тех, кто умел создавать нужные цепочки: их приятели, соседи, дальние родственники работали (пили пиво, ходили в баню) с нужным человеком. От него я и узнала слово нУжники с ударением на первом слоге. Сам он тоже был асом по этой части ? собственно, это было его главным средством в борьбе за жизненный успех. Занятно, что при этом он был скрупулезно честным человеком.

Признаюсь, что и сегодня, при полной, казалось бы, экономической свободе я предпочитаю потреблять многие услуги по принципу ?за деньги и по блату?. Впрочем, ?блат? в прежнем смысле слова здесь ни при чем, поскольку услуги теперь покупаются, т.е. сам обмен имеет сугубо монетарную форму. Это скорее рекомендации и/или информация, полученная от друзей ? экспертов и знатоков в соответствующей сфере. Рекомендация ?потребителю?, подтверждающая, что имярек стоит того, чтобы ему платить. Информация, она же рекомендация, для ?продавца? услуги, удостоверяющая надежность покупателя: репетитор хотел бы быть уверенным, что его не перепутают с прислугой, врач ? что от него не будут ждать невозможного, помощница по дому ? что с ней вовремя расплатятся.

В общем, как каждый нормальный человек, я больше доверяю отдельным людям, чем институциям.

А скучно, наверное, в городе Мюнхене…