Теплая Холодная Зима

Зима 2013 была неожиданно теплой. В Киеве такую зиму иногда называют “европейской”.

Осенью 2004 я носила оранжевую ленточку и голосовала за президента Ющенко. Следующие десять лет мне было за это немного стыдно, как-то не хотелось вспоминать. Мы предпочитали не думать о политике. Точнее о локальной политике, в украинском понимании этого слова. Мы много спорили о необходимости мобилизации, национализме, о глобальных социальных протестах и общем консервативном повороте: в Украине, в Европе, в мире. Наверное, не было более политизированных молодых людей, чем мы. Сегодня, после смертей на Майдане кажется, что эта политизация тоже была одной из форм эскапизма. За это время разноцветных кусочков ткани стало больше. Иногда они даже вступали между собой в спор: оранжевая в Украине, белая и георгиевская в России…

В декабре 2013 появилась еще одна. Ацетатный шелк и сложный узор: одна половина – желто-голубая, как украинский национальный флаг, а другая – синяя, с россыпью звезд. Признаюсь, я никогда не держала ее в руках. В этом отказе не было флёра интеллектуального снобизма или левого евро-скепсиса. Просто это сочетание всегда казалось мне оксюмороном. Согласитесь это странно – когда государственный флаг огромной и очень бедной страны становится символом гражданского протеста на собственной территории, в сочетании с флагом крупнейшего политического объединения, отношения с которым всегда были крайне туманными. Само же созвездие с каждым годом становится все более враждебным к чужакам: лучи звезд остро колются, не пропуская никого внутрь кольца. Настолько, что начинает казаться: дистантная лояльность к далеким соседям позволяет скрыть презрение к той бедности, до которой можно дотянуться рукой – а восторг перед пылающим заревом Украины лишь подтверждает уверенность в том, что ничего подобного никогда не произойдет “дома”.

Тем не менее, всю зиму Украина не сходила с первых полос европейской прессы. Особо популярным был жанр “лица Майдана”. Каждая из нас может мысленно воссоздать кадры цветной съемки его обитателей: тепло одетых, уставших, чуть припорошенных пеплом от кострищ. Днем они стоят на площади, кутаясь в сине-желтые флаги, поют гимн и по несколько раз на день совершают коллективные молитвы за победу своей маленькой средневековой республики. По ночам они разжигают костры и варят кашу на киевских Елисейских полях. И так каждую ночь, многие месяцы. Неуждели за Европу? Риторический вопрос… Господи, благослови крестик в правом верхнем углу браузера!

…В декабре 2013 Майдан ритмично вскидывал руки, сжимающие зажженные фонарики под звуки песен популярных украинских исполнителей. Слава Украине? Положа руку на сердце, эта украинская культура никогда не была моей – а точнее, я никогда не ощущала радости от сопричастности к коллективным аффектам. И, тем не менее, среди лиц Майдана были такие, которые притягивали меня, как магнитом. Помню, как записала имя на клочке бумаги: Сергей Нигоян. Сын беженцев из Нагорного Карабаха, он всю жизнь прожил на юго-востоке Украины, думал и говорил по- армянски, по-украински и по-русски. Я хотела взять у него интервью, или просто поговорить о многоязычности поколения 20-ти летних, их восприятии истории 20-го века, об армянской общине и о русском языке. Точнее об украинском русском, который сегодня, как и много лет назад является языком общения между разными этническими группами. Позже, я несколько раз пересматривала материал, который успели отснять группа молодых режиссеров. В смонтированной версии Сергей читал стихи Тараса Шевченко. Но, как это часто бывает, самое интересное осталось за кадром.

Из всего отснятого особенно запомнилась эта сцена: он стоял и сжимал кулаки в жесте, который должен был символизировать решимость и непреклонность. Но камера задержалась на его худых напряженных плечах слишком долго: достаточно долго, чтобы разрушить это впечатление. Жест силы превратился в жест слабости. В ночь на 21 января он погиб первым от прицельного выстрела в шею. Героям слава? Я не считаю его героем. Мальчик, который отрастил бороду, чтобы казаться старше: он хотел казаться сильным, стоя в начале длинного пути. Этот путь резко оборвали – и все запомнили его имя, еще не зная, сколько за ним последует смертей.

Прошлой зимой в Доме кино я посмотрела еще один документальный фильм: “Ступени к демократии” Георгия Шкляревского. В 1992 году на Майдане еще цвели каштаны, а на Крещатике, тогда еще сплошь выложенном брусчаткой, стояли группы людей, взбудоражено обсуждая каждое решение Верховного Совета. Черно-белая документальная хроника, снятая на советскую пленку. Я этого не помню: я училась в третьем классе младшей школы. Зато почему-то запомнила напряженное выражение лица пассажира трамвая, который сквозь шорох помех слушал внеочередную сессию Рады, прижимая к уху маленький радиоприемник с антенной. Я тоже хотела себе такой. В 2013 все это казалось мне далеким: казалось, что постсоветское пространство утратило возможность непосредственного, почти кожного, контакта с политикой. И вдруг все вернулось. Сегодня 21 февраля 2014 года; я не могу оторвать глаза от твиттера и онлайн трансляции в интернете: в Раде впервые за многие годы новое большинство и впервые за многие годы меня это интересует.

21 февраля 2014 года: на Майдане яркое солнце и хмурые люди. Они жаждут политики, своего непосредственного участия в ней – и это желание давно преодолело интеллектуальный уровень, сконцентрировавшись в теле. Я уверена, что ощущаю это так же, как и те, кто стоит вокруг. Да, за все это время социальных и экономических требований не стало больше. Но несколько месяцев непосредственного сотрудничества доказали, что альтернативная экономика работает: любой социальный императив можно решить путем импровизированного перераспределения благ, во стократ ускоренном социальными сетями, мобильной связью и мобилизацией волонтеров: теплая одежда, горячая еда, юридическая помощь, медикаменты или тяжелая операция. Три месяца Майдана – это полная победа стихийной микроэкономики над… Микро-коррупцией. И ощущение того, что дело за малым. Наверное, почувствовав это, я впервые начала ассоциировать себя с протестами.

Что осталось в сухом остатке? Экономика, основанная на низовом сотрудничестве и политика, как ежедневная жизненная потребность. За нее, а не за многолетний трагифарс, люди оказались готовыми отдать свои жизни. Спектакль затянулся: в нем были свои кукловоды, квакеры, меняющиеся исполнители… И сцена.

Лишь за несколько первых дней декабря 2013 года примыкающие к центру Киева аптеки исчерпали свои запасы в берушах. Круглосуточная музыка со сцены Майдана не давала людям в палатках спать. Говорят, пытка громкой музыкой была распространена в тюрьме Гуантанамо, как и пытка депривацией сна. Во многих исламских странах шариат запрещает тяжелую музыку: заключенные сходили с ума. У кого-то даже появилась идея выпустить Guantanamo Greatest Hits. В Киеве на сцене время от времени появлялись лидеры оппозиции. Мне кажется, общение с ними со временем превратилось для жителей средневековой республики в своеобразную пытку. Во время апокалиптической ночи 19 февраля ни одного из них не было на сцене: там были только священники. Они пели литургии и в исступлении проклинали до седьмого колена спецназ, взявший Майдан в плотное кольцо.

Между сценой и Майданом пробежала тень.

Спускаются сумерки, становится все холоднее: зима перестала быть “европейской”. Тем временем, в Раде голосуют за выход одних политиков из тюрьмы, завтра на их место, возможно, сядут другие. Спектакль на сцене затянулся, дым разъедает глаза, и уже не разобрать – это взрывы свето-шумовых гранат, фейерверк или выстрелы, но люди не расходятся. Не расходятся.