Почему европейской "машине стандартизации" стоит держаться подальше от истории

Всем известно, что Европейский союз – это одна гигантская машина стандартизаций (harmonization). Возьмем для примера “Рамочное решение” Европейского совета, принятое в ноябре 2008 года, об уголовной ответственности за отдельные формы и проявления расизма и ксенофобии, например “публичной апологии, публичного отрицания либо публичной грубой банализации преступлений геноцида”. ЕС, тем не менее, не так давно отверг искушение создавать т.н. “общие исторические стратегии” (common historical policy) на основе такого рамочного решения. В докладе Европейскому парламенту и совету от декабря 2010 года Комиссия приводит список государств – членов ЕС с различным подходом к законам о памяти, при этом не настаивая на общности стандартов.

Тем не менее, в апреле 2009 года Европарламент напомнил, что “Европе не объединиться до тех пор, пока она не сформирует общий взгляд на историю, признав единым наследием нацизм, сталинизм, а также фашистские и коммунистические режимы, начав правдивые и всемерные дебаты относительно их преступлений прошлого века”.

Подобное заявление не могло быть сделано до принятия в Союз новых стран – Восточной Европы. Еще 12 лет назад на Стокгольмском международном форуме по холокосту в 2000 году европейские политики были сосредоточены в основном на геноциде европейских евреев как самом страшном преступлении в истории человечества – центральном элементе европейской коллективной исторической памяти, мотивации для борьбы с расизмом и дискриминациями в наши дни. Часть стран Европы сделала 27 января, день освобождения концлагеря в Аушвице, официальным Днем памяти. Само слово “Аушвиц” стало негативным мифом возникновения постфашистской Европы, и многие государства причислили отрицание холокоста к уголовным преступлениям.
Приравнивание “Аушвицевой лжи” (“the Auschwitz lie”) к преступлению вполне понятно: оно проистекает из желания защитить жертв и почтить погибших, однако оно же – источник проблем. Такого рода дела часто рассматриваются в Немецком федеральном конституционном суде. Но преступления, трактуемые немецкой Конституцией как “антиправительственная агитация”, налагают определенные ограничения на свободу слова. Бывшие судьи Немецкого конституционного суда Хоффманн-Рим и Гассемер предпочли бы не оценивать отрицание холокоста по статье “криминал”. Такая либерализация немецкого уголовного права давно назрела. Навязывание официального взгляда на историю, то есть смешение государственной монополии на насилие и монополии на историю, – отличительная черта тоталитарных режимов. Вопреки этому, благонамеренные европейские страны (например, Франция в 1990 году) взяли на вооружение немецкий стандарт “DIN-Norm” (Тимоти Гартон-Эш) и тоже приравнивают отрицание холокоста к уголовному преступлению.

Неудивительно, что страны Восточной Европы, которые в 1990 году обрели свободу после сорока, а то и пятидесяти лет советской оккупации, решили создать собственное законодательство, преследующее за отрицание преступлений коммунистического режима: они сочли такое законодательство более насущным, нежели желание защищать основополагающий негативный миф Европы – холокост. Сандра Калниете, латвийский политик, заявила в 2004 году, что обе системы были “равно преступными”. И это мнение разделяют большинство жителей Прибалтики, Польши и даже Юго-Восточной Европы. По чешским законам за “публичное отрицание, оправдание геноцида, совершенного нацистами или коммунистами, сомнение в нем или освобождение от ответственности за него” полагается срок заключения от шести месяцев до трех лет. Если отрицание холокоста станет уголовно наказуемым по всей Европе, преступления, совершенные Сталиным и его товарищами, придется неизбежно рассматривать в том же ключе.

В 2007 году Европейский совет направил в Комиссию просьбу разобраться, “необходимы ли дополнительные инструменты, распространяющиеся на публичное одобрение, отрицание либо грубую банализацию преступлений геноцидов, преступлений против человечности и военных преступлений, направляемых против групп людей, рассматриваемых в рамках критериев другого порядка, нежели расовая принадлежность, цвет кожи, религия, происхождение, национальная или этническая принадлежность, а именно социального статуса или политических убеждений”. В то время как историки и руководители музеев в Западной Европе неохотно поддерживали данную дискуссию, североамериканские исследователи, такие как Тимоти Снайдер из Йельского университета (“Кровавые земли: Европа между Сталиным и Гитлером”, 2012) и Норман Неймарк из Стэнфордского университета (“Сталинский геноцид”, 2012), подчеркивали необходимость “иных критериев” и “дополнительных законов”. Они утверждают, что определение геноцида, данное ООН в 1948 году, неполно, поскольку в него не включены массовые преследования на основании “социального статуса или политических пристрастий” (что в наши дни иногда называют “социоцидом”). Этот пункт убрали под давлением Советского Союза в 1948 году. А к чему это может привести, видно на примере официального манифеста правительства украинского президента Ющенко 2007 года. Украинский голод, т.н. голодомор, спровоцированный сталинским режимом в 1932–33 годах, рассматривался в нем как геноцид против украинского народа.

Тем самым 23 августа – оправданная дата для поистине всеевропейского Дня памяти. Именно в этот день в 1939 году Третий рейх и Советский Союз подписывают “Пакт Гитлера – Сталина” [Молотова – Риббентропа] с секретным протоколом, таким образом де-факто поделив рабсилу на оккупированных территориях Восточной Европы между нацистской Германией и Советской Россией. Иными словами, 23 августа ставит под вопрос нынешний День Памяти – 9 мая (1945 года) в Восточной Европе, поскольку именно в этот день весь регион был освобожден от нацистского террора, чтобы тут же оказаться добычей “красных” оккупантов. Однако подобная ревизия породила гнев в России, где 9 мая до сих пор праздник, День Победы. В мае 2009 года российский президент Дмитрий Медведев учредил “Комиссию по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России”. Под этим наименованием он подразумевал ни много ни мало защиту не подлежащей критике истории “Великой Отечественной войны”, которая предполагает открытую апологию сталинизма.
Как только отрицание холокоста приравняли к уголовному преступлению, тут же возникли предложения запретить отрицание других случаев геноцида, в особенности геноцида армян 1915–17 годов. Некоторые парламенты приняли законы об уголовном преследовании за отрицание геноцидов, что привело к судебным разбирательствам в Швейцарии и во Франции. Европейский союз неофициально требует, чтобы Турция признала, что случившееся было геноцидом, и отказалась от своей нынешней официальной позиции, в соответствии с которой события 1915–17 годов считаются кровавой расправой военного времени. Только после этого Турцию допустят в ЕС. Реакция Турции на такое давление разочаровала ЕС. Статья 301 турецкого Уголовного кодекса, по которой преступлением считается “оскорбление турецкой идентичности” (а им могут быть и разговоры о геноциде армян), никаким серьезным изменениям не подвергалась.

Историки, изучающие постколониальный период, тоже сравнивают колониальные преступления, совершенные европейскими державами, с Шоа (холокостом – ивр.). Они признают огромное число жертв и высокую степень методизма, планирования, организации в обоих случаях за очевидные параллели. В мае 2001 года французский парламент по инициативе Кристин Таубира (родившейся в Гайане) принял закон, который рассматривает и рабство как преступление против человечности. В результате под судом оказался историк Оливье Петре-Гренуйо, который в своей критичной книге о работорговле отказался считать рабство исключительно геноцидом. А поскольку на всякое действие найдется противодействие, парламент Франции в 2005 году призывал не забывать “положительные стороны” колониализма. Историки этому воспротивились, а в результате попытки создания дезинфицированной истории остался закон, наказывающий за оскорбление любого человека, сражавшегося в колониях за Францию.

Более 1000 французских и других исследователей приняли участие в активном протесте под девизом “Liberte pour l’histoire” – “Свободу истории!” – против всех мемориальных законов независимо от того, запрещают ли они определенный взгляд на историю или навязывают его. Они борются за свободу слова и свободу научных исследований, впрочем, как и Европейская комиссия в упомянутом выше докладе, где сказано, что “официальные политические трактовки исторических фактов не должны навязываться посредством решений большинства в парламенте”, а также что “парламент не может принимать законы о прошлом”. Комиссия поддержала инициативу сделать 23 августа общеевропейским праздником, тем самым выступая за полноценно антитоталитарное, но сбалансированное осмысление европейской истории, без принятия каких-то “стандартизирующих” и в принципе правовых мер относительно неправомерных или оскорбительных взглядов на историю.

Предоставим экспертам в ходе публичных дискуссий доказывать несостоятельность таких взглядов – это их дело! Комиссия же хочет, чтобы “паневропейская” переоценка истории следовала принципу: “Ваше прошлое – это наше прошлое!”. Иными словами, цель – плюрализм политики памяти, которая должна строиться каждым гражданским сообществом и объединением гражданских обществ во взаимодействии друг с другом. Даже авиакатастрофа направлявшегося в Катынь польского правительственного самолета, унесшая жизнь немалой части современной польской элиты, имела неожиданно положительные последствия: расправа над польскими военными стала обсуждаться в России куда более честно и открыто. А участие поляков в холокосте и гонения немецкого населения становятся теперь частью коллективной памяти в Польше…