Политика открытых дверей?

Академическая свобода, как правило, реализуется в полемике: она дает право голоса инакомыслящим. Она связана со свободой высказывания, и потому ее главной чертой является критика, выступление против преобладающих или общепринятых норм и даже их нарушение. Такая речь, если она желает быть услышанной и оказать серьезное воздействие, не может быть полностью оторванной от правил или закона. Да и сам закон в качестве правила, получившего легитимный статус, устанавливается через разговор, дискуссию и спор. Академическая свобода, позволяя говорящим находить общий язык или даже объединяя их в свободное собрание связанных друг с другом носителей речи, имеет целью создание между ними новой лингвистической связи. Если вы хотите ограничить эту свободу, лишите легитимности некоторых говорящих или некоторые формы речи. Самый простой способ сделать это – изолировать говорящего от аудитории или части аудитории друг от друга. Заставь говорящего молчать; разделяй и властвуй над аудиторией. Когда это выглядит слишком радикальным, действуй исподтишка: нападай не на содержание речи, а на ее потенциально оскорбительный или выводящий из душевного равновесия “тон”. Такие сдерживающие меры в отношении речи все больше и больше замораживают жизнь в кампусе.

Академическая свобода обычно закреплена в университетских уставах. Так, в уставе Уорикского университета (University of Warwick) содержится довольно типичная формулировка, гласящая, что “преподавательский состав обладает свободой в рамках закона оспаривать и подвергать испытанию общепринятые мнения (received wisdom) и выдвигать новые идеи и спорные или непопулярные мнения, не подвергая себя при этом риску потери рабочего места или привилегий”. Однако в настоящее время академическая свобода уже подверглась существенному ограничению и ослаблению со стороны законодательства, с которым обязаны сообразовываться университеты.

Британский премьер-министр Дэвид Кэмерон, выступая в Мюнхене 5 февраля 2011 года, заявил: “Мы должны помешать этим группам [террористам] распространять свое влияние на людей в стенах организаций, находящихся на бюджетном финансировании, какими являются университеты”. За этим последовал доклад британского правительства о борьбе с экстремизмом, обнародованный накануне последних выборов, в котором говорилось: “Университеты должны со всей серьезностью отнестись к своей обязанности отказывать экстремистски настроенным выступающим в предоставлении платформы”. Было выдвинуто предложение, чтобы “координаторы по вопросам предотвращения экстремизма” “предоставляли университетам доступ к информации, необходимой для принятия взвешенных решений” относительно того, кому они разрешают выступать в кампусах. Накануне майских выборов в Великобритании в программу университетских мероприятий уже были внесены изменения, а часть из мероприятий была попросту отменена. Сразу после выборов правительство дало понять, что намерено продолжить работу над проблемой экстремизма. В одобрение этого подхода ректоры университетов молчаливо покорились тому, что заинтересованность в поиске лучшего аргумента в споре оказалась связанной чересчур интимными узами с политикой правительства – в любом ее виде. Ожидается, что университетские преподаватели, в свою очередь, откажутся от автономии, необходимой для критики правительственной политики или тех, кто ее проводит в наших организациях от имени правительства.

Правительства по всему миру все чаще добиваются юридических полномочий для наступления на свободу слова, свободу собраний, являющихся бесспорными основаниями академической свободы. Это ставит под угрозу саму демократию, которую Джон Стюарт Милль назвал “управлением через дискуссию”. К примеру, экономист Амартия Сен недавно подал в отставку с должности почетного ректора Университета Наланда в Индии по итогам того, что он расценил как “политическое вмешательство в академические дела”, при коем “академическое управление в Индии остается […] глубоко уязвимым перед лицом мнений действующего правительства”. Примечательно, что это один из тех чрезвычайно редких случаев, когда университетский лидер противостоял правительственному вмешательству в автономное управление университетов – в автономию, которая необходима для того, чтобы свободно высказываться, не ставя себя при этом под угрозу.

Академическая свобода вместе с теми возможностями, которые она предоставляет для демократического собрания в обществе в целом, существует сейчас под знаком террора. Это дает правительствам право объявлять вне закона не только террористические акты, но и разговор о терроре; и правительства распознали в университетах как раз наиглавнейшее место, где ведется этот разговор. Ясно, что закрыть университет будет означать зайти слишком далеко, однако столь же эффективной мерой будет воспрепятствовать его функционированию в качестве свободного собрания несогласных голосов. В последнее время мы стали свидетелями тенденции подвергать изоляции тех, чьи голоса не согласуются с нормами руководства/правительства. Профессор психологии Иен Паркер в 2012 году был временно отстранен от должности Манчестерским университетом Метрополитен и лишен шанса общаться со своими студентами по обвинению в “серьезном нарушении дисциплины” за то, что отправил электронное письмо, в котором подверг сомнению правильность управления университетом. В 2014 году я сам был временно отстранен от должности Уорикским университетом, мне было запрещено контактировать с коллегами и студентами и появляться на кампусе, а также присутствовать и выступать на конференции, посвященной Э.П. Томпсону, и прочее. Почему? Меня обвинили в том, что я подрывал авторитет коллеги и задавал критические вопросы, касающиеся руководства, ответы на которые ставили под угрозу его якобы бесспорный авторитет. Ни одно из этих обвинений не было впоследствии признано университетским судом обоснованным.

Более хитрый способ не дать некоторым высказываниям получить статус легитимности и доступ к аудитории – прибегнуть к “вежливости”. Некоторые учебные заведения Великобритании недавно выпустили руководства, касающиеся “тона высказывания” в публикациях (tone of voice). Так, Манчестерский университет заявляет, что “тон есть способ выражения на письме лица нашего бренда (our brand personality)”. Плимутский университет утверждает, что, “передавая сообщение коммуникатору, он создает демократию слов и открывает новые творческие возможности”. Эти заявления следует рассматривать вместе с советом, который дал юрист по трудоустройству Дэвид Браун из компании SGH Martineau (британская правовая фирма, многие клиенты которой работают в университетах). В июле 2014 года в одном из постов в своем блоге он утверждал, что успешные сотрудники университетов с “прямолинейными мнениями” могут нанести вред бренду своего университета, и проводил аналогию с резкими мнениями и поведением футболиста Луиса Суареса, укусившего другого игрока во время Чемпионата мира 2014 года. Позднее в блоге появилось уточняющее дополнение, что эта критика применима только к тем мнениям, которые “выходят за рамки законного осуществления академических свобод и свободы высказывания в более общем смысле”, как цитирует THES (в прошлом Times Higher Education Supplement). Соответствие бренду – это теперь еще и следование особому “тону”; и это “тон” безропотного согласия с идеологическими нормами.

Вот так теперь все чаще управляют полемическим мнением. Если кто-то высказывается в “тоне”, противоречащем бренду, если кто-то вообще независим от правительства, тогда, по определению, этот человек несет в себе угрозу навлечь дурную славу на брендовый университет. Что хуже, на такую критику смотрят как на что-то сродни терроризму “тона” (terrorism-by-voice).

Сейчас нет задачи важнее, чем утверждение заново академической свободы – великолепного отстаивания разнообразия “тона” и, уж извините, сопутствующей ему возможности нанесения обиды. Иначе мы становимся невыразительным, размытым фоном всяческих корыстных интересов (vested interests), которые наши учебные заведения и правительства склонны именовать истиной. Подобный корыстный интерес – особенно интерес привилегированных или власть имущих – теперь выставляется напоказ, гордо несет себя как жертва, обижаемая критикой, которую она именует “оскорбительной нелояльностью”. Однако речь идет совсем не о вежливости (courtesy) – от нас требуют услужливости (courtship)! Как в феодальные времена, покорность (obsequium), что причитается сюзеренам традиционных обществ, дает и нам право действовать на законных основаниях.

Академическая свобода должна заново отстаиваться перед лицом всех новых явлений. Настоящее испытание заключается не в возможности нашего согласия с тем, что некоторые деяния, подобные терроризму, суть “варварство” в меру своей жестокости. Скорее, речь идет о том, сможем ли мы радушно принять и стать открытыми по отношению к голосу чужака, думающего – и говорящего – иначе: того, кто благодаря своим отличиям предлагает возможность создания новой аудитории, нового знания и действительно нового демократического общества, управляемого свободной дискуссией.